Лунная фея Часть 3

Витька не знал, что он надеялся увидеть на памятной ему даче.

С тех пор, как он узнал в темном облаке профиль Лининого отца, нужно было действовать. Как — он не знал, но с чего-то нужно было начинать, и Витька начал с самого простого — с поездки на место происшествия. Он надеялся только на Лину, — что та поможет ему, даст подсказку, а у него хватит сообразительности узнать и прочесть ее.

Дача выглядела пустой, но щеколда калитки отпиралась так же элементарно, как и четыре года назад, и Витька вошел во двор, приглушив зябкий холодок в груди.

В этот ранний час здесь, похоже, не было ни души, и вскоре Витька перестал дергаться от каждого шороха и стал внимательно осматриваться по сторонам. Ему вспомнились детективы, читанные им в огромных количествах. «Ну-с… На что бы обратил внимание мосье Пуаро? Лина, помогай!»

И как только он это подумал — его взгляд зацепил бурое пятно на траве. Оно могло быть чем угодно — хоть бензином, хоть помоями — но Витька подошел к нему и внимательно изучил его. Рядом он заметил еще одно пятно, — и еще, и еще, и еще… Пятна тянулись к полянке, которую, как он помнил, в их полнолуние освещал лунный луч. Похолодев от предчувствия верного следа — хоть и не представляя себе даже приблизительно, в чем дело — Витька направился к полянке.

Его обдало вонью. Завернув за угол сарая, он тут же увидел ее источник — обезглавленную собаку.

Это могло означать что угодно. Но в Витькиной памяти сразу всплыл голос Лины, лежащей под ним на чердаке:

— В тот день… Когда дед Савельич хотел зарубить собаку… Тогда было полнолуние… Как сейчас

… Побродив еще некоторое время вокруг дачи и не найдя более ничего примечательного, Витька вышел и направился к станции.

Несмотря на нелепость его находки, он был уверен, что в его руках был след.

***

С этого дня Витькина жизнь стала странной и причудливой, как в самых замысловатых детективах.

Витька не знал ровным счетом ничего, ему нужно было накопить информацию — или хотя бы понять, с кем или с чем он имеет дело. И ему снова везло: с помощью неуловимых подсказок Лины он медленно, но верно двигался к цели.

Он действовал сразу в нескольких направлениях.

По утрам он бродил с приклеенной бородой по дачным улицам, выдавал себя за столичного журналиста и заговаривал с бабульками, расспрашивая про давешнее исчезновение Лины. Стоило подогреть диалог двумя-тремя упоминаниями о полтергейсте и НЛО, как у бабулек развязывался язык. За неделю Витька накопил обильный фольклорный материал. Большей частью это был, конечно, старушечий бред, — но из рассказа в рассказ повторялся мотив тайных жертвоприношений и слухи о том, что поселке обосновалось племя вурдалаков. Витька не собирался им верить, но знал, что повторность неслучайна.

Вечерами Витька сидел в научной библиотеке и рылся в трудах по фольклористике. Его интересовал N-ский район Y-ской АССР: ему удалось выяснить, что в этом месте жили одновременно и Савельич, и Линин отец. Очень скоро Витька почти нашел то, что искал

Параллельно он занимался организацией фольклорной экспедиции в N-ский район. Фольклористика была обязательным предметом на его курсе, вопрос заключался только в маршруте экспедиции.

Далее действовать в одиночку было нельзя, и ему пришлось привлечь в дело своих друзей: сокурсника Гагика и мента Мишаню.

Конечно, он не рассказал им того, чему они все равно не поверили бы, — но они и так смотрели на него, как на помешанного. Гагик, откровенный, как и все армяне, жалостливо говорил ему:
— Витюнь, ты же всегда был против наркоты!
— … И что, ты думаешь, он прячет ее там? — допытывался Мишаня, когда Витька закончил свой рассказ. Он устранил оттуда, как мог, мистический аспект, но рассказ и без того получился немыслимым, и Гагик с Мишаней обещали помощь только из любви к Витьке. Гагик должен был внедриться на завод, где работал Линин отец, и как следует разузнать, что там и как, а Мишане предстояло выяснить, как ведет себя зэк Савельич.

Но как только они оказались на объектах — их скепсис испарился, как дым:
— Ты был прав, Витюня, хрен тебя дери, — хрипел Гагик в трубку междугородки. — Тут на заводе черт знает что творится. Впрочем, это не телефонный разговор…
— Савельич тут фигура особая, — читал Витька донесение Мишани. — Вроде и статья у него такая, что не в паханах ему ходить, а в опущенных, — но боятся его тут, как черта, а почему — объяснить не могут. Или не хотят. Остальное при встрече

Вернувшись с почты, Витька открыл дверь своей комнаты, собираясь паковать вещи для поездки в Y-ский район. Открыл — и застыл

— Добрый вечер, молодой человек, — услышал он язвительный голос.

Линин отец сидел в кресле, развалившись по-хозяйски, и, прищурившись, глядел на Витьку.

— Как… как вы вошли?
— Я думал, ты уже достаточно изучил мое досье и знаешь, что такие мелочи, как запертый замок, не смущают меня.
— Ну, не так уж много я изучил…
— Не прибедняйся. Впрочем, я даже не слишком сильно накажу твоего шпиона на заводе. Перелом позвоночника, даже и не смертельный
— Нет!..
— Почему же «нет», если «да»? Сам виноват. Слушай сюда, Шерлок Холмс. Ты прав: даже и на полхуя ты не представляешь себе, с кем связался. И Лина не представляла, кто она есть. Впрочем, там, где она сейчас, ей лучше, чем с тобой, кобель ты малолетний, долбоеб сопливый!
— Вот какие слова вы знаете, товарищ парторг
— Скажи спасибо, что пока только слова. Правда, она все время путает мне карты. Вредная, глупая писюха. Она думает, что умнее меня, думает одолеть меня
— Вероятно, у нее есть на то основания.
— Заткнись, когда не спрашивают. Говорю с тобой по-хорошему, Ромео, любовник ебаный, козел тримандоблядский, блядь. Ты оставишь свои затеи. Я бы размазал тебя, как суку, но она огорчится. Все-таки она моя дочь. Поэтому пока — по-хорошему. Вещи собирать тебе нет нужды: ни в какую фольклорную экспедицию ты не поедешь. Ни с каким Савельичем не свяжешься. Забудешь о Лине раз и навсегда

Витька слушал его — и думал о том, что перед ним самый страшный колдун во всем Союзе, а может быть, и во всем мире, — а он, Витька, почти не боится его. Он отлично понимал: если гора приперлась к Магомету — значит, гора здорово трусит

— … Сейчас ты уснешь. Не вечным сном, не бойся пока, обыкновенным. А когда проснешься — забудешь все, что есть в твоей голове лишнего и вредного для меня. Забудешь все, кроме меня — и того, что я твой властелин, а ты мой раб. На колени, раб!

Неведомая сила толкнула Витьку под ноги, и тот упал на колени, корчась и пытаясь подняться.

— Вот так-то лучше. Лижи мне туфли!

Витька подполз к нему и стал вылизывать его туфли, перепачкавшись ваксой.

— Еще лучше. А теперь спи, мой верный раб. Сладких тебе снов!

Витькино тело, скованное судорогой, вдруг обмякло, голова отяжелела, и сквозь окутавший его туман Витька слышал язвительный хохот, удаляющийся в никуда.

Засыпая на полу, Витька успел подумать: «И даже почти никакого колдовства. Обыкновенный гипноз…»

… Открыв глаза, он не столько увидел, сколько ощутил перламутровое мерцание, осветившее комнату.

— Здравствуй, Витя, — услышал он знакомый голос. И похолодел
— Лина?..

***

Голос был тот же, но и немного другой. В нем появилась скрытая сила и гулкость, будто они находились в пещере или в храме.

И сама Лина изменилась. Витька узнал бы ее в любом облике, — но она была совсем не такой, какой жила в его памяти. Или, может, память исказила ее облик?

Не было
больше озорной и романтичной школьницы, любительницы парусников и путешествий. Не было и глазастой девочки-ангела

Перед Витькой стояла высокая, статная, ослепительная колдунья в белой мерцающей одежде, с глазами, пронзительно властными и лучистыми, как луна в зените.

Ее дымчатые волосы струились почти до колен, сверкая и переливаясь белыми искрами.
Она была прекрасна невозможной, небывалой красотой и силой, которую нельзя ни c чем сравнить и описать. Луна, светившая в окно, освещала ее лучом, полыхавшим за ней, как шлейф или фата. На лбу ее мерцала серебряная диадема. Кончик обрубка ее руки был покрыт серебром и мерцал тонкими искрами-молниями.

Рядом с Линой, у здоровой ее руки светилась и полыхала странная фигурка, маленькая и расплывчатая, как облако, прикрывшее луну.

Витька смотрел на них снизу вверх, сидя на полу и раскрыв рот.

— … Мое имя теперь Эйя. Но для тебя я хочу всегда оставаться Линой… Что, не думал увидеть меня ТАКОЙ?

Не в силах произнести ни слова, Витька поднялся на негнущиеся ноги, глядя на нее.

— Я изменилась, я знаю. Я долго выбирала, в каком облике показаться тебе. Я угадала с выбором?

Витька понял, что вопрос означал «я тебе нравлюсь?»

— Ты ТАКАЯ, Лин… Ты ОЧЕНЬ красивая! Я… я даже не могу сказать тебе… Это в самом деле ты? — хрипло спросил он, боясь шевельнуться.
— Ну а кто же еще? Я подросла, да?

Лина-Эйя улыбнулась ему знакомой лукавой улыбкой — и сразу стала похожа на прежнюю Лину. Витька наконец не выдержал — бросился к ней, желая ощупать, обнять, стиснуть ее, прижать к груди… но руки его вдруг провалились в пустоту, и он чуть не упал.

— Лина?!..
— Пока я не имею силы, чтобы воплотиться в теле. Точнее, я берегу ее для… увидишь, для чего. Потерпи немного, Витя, потерпи еще немного, любимый мой… Ты ведь столько уже терпел — потерпи еще совсем немного
— Я не дотерпел, — глухо сказал Витя.
— Не думай об этом. Это позади. Ты понял мою подсказку, ты сделал правильно, и это дало мне сил. Все эти годы я копила силы для того, чтобы показаться тебе. Это было нелегко: я постоянно расходовала их на то, чтобы мешать Кукуринею.
— Кукуриней? Кто это?
— Это мой отец. Хитрый Кукуриней, Великий И Ужасный Кукуриней… Ты все правильно понял, Витя. И ты уже подобрался вплотную к главному. Слушай меня внимательно: сила моя ограничена, и у нас не так много времени.

Лина говорила, Витька слушал ее — и старался впитать в себя ее облик, запомнить его до мелочей.

— … Подумать только: я прожила почти пятнадцать лет — и не знала, кто мой отец! Я ничего тогда не знала, ничего!..

Самый страшный его враг — Грыганак. Ты знаешь его как Савельича. Кто из них страшнее — не знаю, да это сейчас и неважно. Когда-то Кукуриней крепко насолил Грыганаку… Потом он обосновался здесь, но Грыганак следовал за ним, как тень. Он поселился в соседнем доме, снял дачу рядом с нашей

Те из нас, кто хочет творить темные дела, нуждаются в свежей крови. Жертвоприношение давало силу, силу Миннэ, удерживающую тело здесь, в этом мире. Сила Миннэ — это то, что ты видел как лунный луч. Самый простой способ — убить собаку. А я очень любила Рекса

Случайно я застала Грыганака в момент жертвоприношения. Я стала между ним и Рексом… Грыганак впал в ярость и решил принести в жертву меня. Это был бы страшный грех — и великолепная месть Кукуринею.

Но он не рассчитал. Он не знал моей силы, о которой тогда не знал никто, даже я. Не сознавая того, я отвела удар топора с шеи, и он обрушился мне на руку.

Если бы я ЗНАЛА — я могла бы направить его на самого Грыганака. Но получилось так, что я принесла в жертву собственную руку, — и сила Миннэ вошла в меня, а не в него. Мало того — я вобрала в себя и его силу, и Грыганак стал беспомощным, как младенец.

Обо всем об этом я и не подозревала… Зато папуля сразу все понял, как только увидел мои волосы. Это знак Эа Миннэ, знак голубого огня. Они даны только светлейшим из светлых. Ни у Кукуринея, ни у Грыганака их нет. Папуля хотел лишить меня силы, обрив или выкрасив меня, но у него ничего не вышло. Он надеялся скрыть от меня, кто я такая — и ему это почти удалось, если бы не ты.

Он знал, что я сильней его, и боялся, что я встану ему поперек дороги. И он ведь по-своему любит меня
— Куда ты пропала тогда?
— Я не пропала.
Я развоплотилась в Миннэ, в наш мир. Мы ведь — не отсюда… Впрочем, об этом потом. Мой отец силен и хитер, очень хитер. Его так и зовут у нас: Хитрый Кукуриней. Он берет не столько силой, сколько хитростью. Он мгновенно сориентировался и запер обессиленного Грыганака в тюрьму. Сейчас тот уже восстановил свою прежнюю силу, но выйти все равно не может: для этого ему нужно либо жертвоприношение, либо то, что находится на воле и ему недоступно. Папулик поймал его в ловушку: чтобы применить свою силу, ему нужно выйти на свободу, а чтобы выйти на свободу — применить свою силу

Со мной папочка тоже поступил хитрее некуда. Он не мог предположить, что я вздумаю летать, удерживая рядом тебя — и, прости за откровенность, трахаться с тобой на лету, как бешеная крольчиха. Но это сыграло ему на руку.

Я не знала, что в полете теряю силу. Чувствовала, но не знала наверняка. В этом мире мы, дети Миннэ, неустойчивы, нас тянет домой, и воплощение требует умения и сил… А если к полету добавить оргазм, — да еще такой, какой умею испытывать я… да еще такой, какой умеешь делать мне ты… Не смотри на меня так! — Лина улыбнулась, сверкнув озорными ямочками, и на мгновение снова стала прежней Линой. — Все это потребовало огромного расхода сил, и я не смогла удержать свое тело. Я растратила силу и развоплотилась в Миннэ.

А папочка тут же воспользовался этим и запер меня там, не выпуская сюда. Я сильней его, я могла лишить его силы навсегда, могла вышвырнуть из Миннэ, и был бы он обычным советским парторгом… Но я тогда была глупой, и он обхитрил меня. Он воспользовался временным моим бессилием и блокировал все выходы сюда, в этот мир. Разблокировать их можно только, если лишить его силы, — а лишить его силы я могу только, если разблокируются выходы. Как видишь, все та же песня

Я быстро восстановила свою силу и путала все его планы. Он возненавидел тебя, потому что моя любовь досталась тебе, — и он много раз пытался насолить тебе, но у него не хватало сил. А у меня не хватало сил вырваться сюда, к тебе. Но вот я накопила их, и я здесь, чтобы сказать тебе главное
— А кто это рядом с тобой? — спросил Витька, глядя на светящееся существо возле Лины. — И в моем сне тоже
— Ее зовут Лойи. Это моя дочь, Витя. НАША дочь… Ты придумаешь ей любое русское имя, какое тебе по вкусу. Или импортное, если захочешь.

Витька стоял в оцепенении, пытаясь осознать услышанное, а Лина продолжала:
— Она пока слишком слаба и не может воплотиться в теле. Пока… Ты удивлен? Ты думал, что такой запредельный секс, как у нас с тобой, останется без последствий? Конечно, романтика и предохранение — две вещи несовместные, но

У Витьки был такой ошарашенный вид, что Лина снова улыбнулась и сказала:
— Ты ее обязательно полюбишь. Обязательно. Я знаю. А сейчас — слушай главное.

Пока Кукуриней в силе, я не смогу быть с тобой. Одолеть его можно двумя способами. Первый — жертвоприношение. Я могла бы воплотиться на десять минут в земное тело, у меня достаточно сил для этого, — и убить кого-нибудь. Но… Тогда я потеряю свой свет, свои волосы, свой огонь Эа. Да и вообще… это невозможно, ты понимаешь, да? Остается второй способ
— Савельич?
— Да. Грыганак горит желанием отомстить,…
он рвет и мечет, он готов стереть Кукуринея в порошок, и мы поможем ему… в разумных пределах.
— Клин клином?
— Именно! Для этого нужно сделать очень простую вещь. Слушай меня внимательно. Когда ты будешь в N-ском районе — тебе нужно заехать в деревню Путь Ильича, бывшую Вурдалаковку. Там по улице Коминтерна, 9 живет Кира Мефодьевна Басаврюкова, иначе — Буроба. Кукуриней не будет пускать тебя, но мы справимся с ним.

Скажешь ей всего четыре слова: «поклон Буробе от Грыганака» и вручишь ей вот это: — Лина протянула Витьке странный предмет, источавший дымчато-зеленоватый свет. — С этого момента Кукуриней будет бессилен помешать тебе.
Она спросит, что тебе нужно, и ты скажешь: «Уирр». Запомнил?
— Уирр, — повторил Витька, холодея от таинственности этого созвучия.
— То, что она даст тебе, нужно правдами и неправдами переправить на зону и передать Грыганаку. Остальное решится само собой. Вот и все. Будет трудно, будет страшно, но я верю в тебя, в себя и в твоих друзей. А сейчас

Лина подняла посеребренный обрубок. Из его кончика вырвалась вспышка голубого света, окутавшая змейкой фигурку Лойи. Лойи растворилась в ней и исчезла, как картинка на погасшем экране.

— Полюбовалась на живого папу — пусть теперь побудет дома, — сказала Лина и сделала неуловимое движение плечами.

Струящаяся ткань, окутывавшая ее, вдруг скользнула в никуда, мерцающий свет мягко погас, будто за сценой приглушили софит — и Витька ахнул.

Перед ним стояла Лина — живая, осязаемая и голая с ног до головы.

Ее тело было совсем не таким, как четыре года назад. Тогда оно было, как весенний побег в первых цветах, — а теперь

Теперь все в ней было спелым и набухшим женской силой. Всю ее распирал невидимый чувственный ток — от выпуклых губ до ступней; вся она была живым сосудом, переполненным густой свежей сладостью. Тяжелые бедра, узкая трепещущая талия, вздыбленная грудь, полная и тугая, как мехи с вином, большие щедрые соски, к которым хотелось прильнуть и выпить из них всю сладкую силу, набухнуть ею доверху и досыта

«А смотрят, как и раньше, в разные стороны, хоть и стали втрое больше… Интересно — там у них тоже кормят детей грудью?» — думал Витька.

Холмик между ее ног, поросший серебристым пухом, топорщился вперед, и большие губы бесстыдно распахнулись, едва прикрывая клитор и лилово-розовые складки бутона, буйно выпирающие наружу. В них смертельно хотелось окунуть член, утопить его по самые яйца — и у Витьки заныло в паху

— У нас всего десять минут, сказала Лина, плавно подходя к Вите. — Мне нужно сберечь силы на то, чтобы поддержать тебя в дороге, и чтобы спасти твоих друзей и Дину.
— Дину?..
— Она перережет себе вены… Не бойся, с ней все будет хорошо. У нас всего десять минут, Витечка, родной мой, любимый, славный мой… Ну? Ну что же ты? Прикоснись ко мне… — шептала Лина оцепеневшему Витьке, и тот наконец поднял руку и робко коснулся ее лица, боясь, что рука снова провалится в никуда. Но пальцы ощутили живую плоть, теплую и бархатную

— Какой ты!… — Лина, не выдержав, бросилась на него и жадно прильнула к его рту.

***

— … Какого они у тебя сейчас размера? — бормотал Витька, сжав уголками губ сразу два соска.
— Вот спросишь тоже!… Какого размера? Не знаю… пожалуй, что уже не второго, как тогда… Ааааа! что ты делаешь? Вииить!..

Витька, не отпуская ее грудей, забрался в горячую складку между ног

— Вииииить! Ааааа… Ну я так не могу… Боже, какое блаженство, Вить… А сделай мне
— Что?

Вместо ответа Лина вдруг развернулась и стала на коленки, опираясь своей сильной рукой об пол. Ее большие груди свесились вниз, как шарики, а вагина оттопырилась, бесстыдно глядя на Витьку.

— Я мечтала об этом, — стыдливо сказала она, не глядя на него. — Все это время. Мечтала ТАМ. Там у нас нет тел — таких как здесь… Ааааа!

Витька лизал, пригнувшись, ее выпяченную вагину, а Лина оттопыривала ее все сильней. Ее голова клонилась книзу, и густые волосы накрыли серебристым ковром весь пол.

— Тебе… точно не противно? — стонала она, когда Витькин язык залез ей в анус.
— До омерзения, — пробубнил Витька, чмокнул ее туда, приподнялся — и окунул зудящий член в распахнутую щель.

Он сразу вплыл туда до основания.

— Оой, оооооой, — причитала Лина, пригнув голову к полу, — а Витька молотил ее сзади, с каждым ударом вгоняя в нее напряжение всех последних лет — и встречные толчки Лины отзывались в нем восторгом, диким и шалым, как тогда, на реке

— Ахахаха! — смеялся он.
Тебя когда-нибудь доили, буренка Эйя? — говорил он, оттягивая ее соски книзу. — Но-о! — кричал он, сжимая ее груди, как поводья, — и Лина попискивала, пуская слюни. Лицо ее, прижатое щекой к полу, было повернуто к Витьке, и он видел на нем улыбку, какую видел раньше только у младенцев

— Ииииии! — пищала Лина под ним. — Иииии! Иии… еще, еще сильней, еще, еще, Витенька, мой любимый, радость моя, счастье, еще, ещееееооооо!… Ииииии

Она кончала долго и убийственно, размазываясь соками об Витькин пах и насаживаясь на него так глубоко, что Витька боялся проткнуть ее до сердца.

Наконец она обмякла, оползая на пол, как сдутая кукла.

— Боже, Ви… Виииить! Что? Ты что, еще не
— А зачем? Всему свое время, — прохрипел Витька, потрясая каменным членом. Он едва сдерживался. — Сколько у нас еще?..
— Еще… Господи, еще одна минута. Витечка, родной

Но Витька затащил ее в постель, лег, насадил на себя верхом — и провалился в ее бездонной вагине.

— Чуть-чуть бедрышками… — просил он, вдавливаясь в Лину до упора, — и наконец лопнул в нее всем четырехлетним запасом своего семени.

Ее промасленная вагина скользила по его яйцам, по всей промежности, а влагалище обтекало член по всей длине крепко и плотно — так, что не хватало никакого крика… Витька глядел в голубые туманные глаза Лины, обжигался языком об ее язык, купался в ее волосах, свисающих ему на лицо — и рвался в ней бесконечным фейерверком. Каждый толчок члена, каждый плевок спермы отражался в ее взгляде

— … Ты ведь поняла? Я хотел смотреть на тебя. В твои глаза… — шептал он. Лина целовала его, прижавшись грудью; затем подняла голову, крепко чмокнула в губы

— До встречи, Витя. До встречи после боя. Желаю тебе победы. Пожелай и ты мне.

Она улыбалась ему, медленно растворяясь в воздухе. Витька чувствовал, как ее вес постепенно улетучивается с его тела. Вскоре в воздухе осталась только тень ее улыбки.

«Точно как Чеширский кот», подумал Витька.

— Желаю тебе победы, — сказал он.

Улыбка мигнула ему — и исчезла.

***

Неделю спустя произошли загадочные события, слухи о которых бурлили по всему Союзу — и даже частично выплеснулись наружу, за бугор, несмотря на строжайшие меры.

Ни одна газета, ни один телеканал и словечком не обмолвились о том, что случилось в городе 1 мая 198*** года. За болтовню выгоняли с работы, из партии и из комсомола — но слухи все росли, как снежный ком, перетекали из города в город, из области в область, пока не выросли в нечто совершенно неправдоподобное и неудобоваримое.

Рассказывают, что во 2-й ***ской колонии строгого режима имени Карла Либкнехта, во время праздничной демонстрации образцовый зэк Кузьма Тряпичкин, несший красное знамя, вдруг застыл, глядя в небо, и застопорил всю колонну. Случилась заминка, Кузьму ругали — …

до тех пор, пока не смотрели в небо и не застывали, как и он.

Над колонией вертелась круглая черная туча, похожая на воронку. Она разрасталась, плотнела, затемняя дневной свет, — и вдруг из самого ее центра вырвалась молния, ударив в один из корпусов колонии.

«Савельич, Савельич» — пополз шепот по толпе. Красное знамя было забыто, — все в ужасе смотрели на корпус, который и не думал гореть. Вместо того над ним вдруг взгромоздилась черная тень, выросла до самой тучи — и поползла вместе с ней в сторону города.

В очертаниях тени угадывался профиль, искаженный мстительной гримасой. «Савельич» — шептали посеревшие зэки, впервые в жизни крестясь и бормоча забытые молитвы. К полудню тень, выросшая на несколько сот метров, подползла к городу. Над ней вертелась черная воронка.

Тень повернула в сторону дачных линий. Когда она приблизилась к шестой линии — над дачей парторга ***ского завода Ипполита Кокорина вдруг взметнулся серо-голубой прозрачный купол, похожий на защитное поле.

Воронка разразилась раскатами, похожими на злобный хохот. Из самого ее центра исторглась колоссальная молния, направленная почему-то не вертикально, а под углом, — и ударила в верхушку купола. Купол задрожал и заискрил, но устоял. Тень приближалась — и новые, новые, новые молнии били по куполу, пока он, наконец, не лопнул дождем голубых брызг.

Все вокруг потемнело, будто солнце накрыли свинцовым колпаком. Хохочущая тень приблизилась вплотную к даче Кокорина. По периметру дачного квартала вдруг вспыхнула голубая прозрачная стена, в одном месте тут же заискрившая ярким фейерверком. Туда немедленно выстрелилась молния, отбитая встречной молнией.

В этой точке очертилась и разрослась вторая тень. Она была рыхлой и сгорбленной. Видно было, что расти ей трудно — то ли от удара молнии, то ли от чего еще, — но она росла, отбивая все новые и новые молнии, все больше разрыхлявшие ее. Наконец над ней завертелась такая же воронка, грянул новый удар грома — и ответная молния полетела в тень-обидчика.

Поединок двух теней длился не более десяти минут. Вскоре стало ясно, что первая тень одерживает решительную победу: вторая тень распадалась, расклеивалась на куски черного тумана, и воронка над ней рассасывалась на глазах, превращаясь в жидкий черный студень.

Одна из молний вдруг попала точно в ее середину. Тень мгновенно рухнула и расплылась по земле. Раздался торжествующий раскат грома-хохота, выбивший стекла в половине окрестных домов, — и в центре воронки над первой тенью засиял голубой шар жидкого огня.

Он дрожал, набухал, тужился — и было ясно, что сейчас он разрядится молнией колоссальной силы, которая испепелит дотла вторую тень, и вместе с ней — полгорода.

Но в этот момент между двумя тенями вдруг выросла белая фигура. От нее истек дымчатый покров, накрывший остатки второй тени таким же куполом, какой у нее был раньше. Чудовищная молния ударила в него — и растеклась по нему, как горящая ртуть, уйдя в землю. Новые, новые и новые молнии били в купол — и не могли пробить его.

Туча над первой тенью уплотнилась и потемнела, превратившись в непроницаемо-черную дыру. В ее центре задрожала новая колоссальная молния, набухла, сорвалась в белую фигуру — и… срикошетила обратно.

Грянул убийственный рев, слышный даже и в соседней области. Черная тень осветилась мертвенным желто-зеленым светом, мгновенно расточившим ее на клочки тумана. Воронка над ней раскололась огненными трещинами, и осколки растаяли в мгновенно посветлевшем небе.

Вскоре на месте первой тени летали только клочки гари да клубы ржавого дыма. Белая фигура задрожала и стала медленно гаснуть, вбирая в себя защитный купол над второй тенью и ее клочковатые остатки, растворившиеся в белесом тумане.

Говорят, что все разрушения, причиненные поединком двух теней, исчезли как по волшебству. Даже выбитые стекла в домах сами собой склеились и вставились на место. Не осталось никаких последствий поединка, кроме запаха гари, долго кружившего над городом.

… Говорят также, что студент местного универа В. Аникеев, избитый хулиганами в фольклорной экспедиции, после выписки из больницы объявился на парах вместе с девушкой необыкновенной красоты, неведомо кем и как зачисленной на курс. На безымянных пальцах у него и у девушки красовались кольца с удивительными камнями, похожими на кристаллы лунного света. Его однокурсники Гагик и Дина ходили с таинственным видом, показывали «по секрету» свидетельские ленточки, сделанные из неизвестного светящегося материала, и говорили, что ничего не расскажут, потому что им все равно не поверят.

Девушка была очень слаба и шаталась от усталости. У нее были седые волосы до колен необыкновенного перламутрового оттенка; левая рука ее была отрезана по локоть. Через какое-то время стало ясно, что она беременна. У самого В. Аникеева на левой руке не хватало мизинца.

Говорят, что через некоторое время волосы В. Аникеева стали седеть, и спустя несколько месяцев приобрели тот же оттенок, что и у его жены, хоть и оставались значительно темнее.

Еще говорят, что парторг Кокорин после этой истории совершенно облысел, постарел лет на двадцать и уволился с завода, уйдя на пенсию. Видели его очень редко — и только в обществе однорукой девушки с перламутровой косой. Якобы он говорил ей:
— Эх, дочка, дочка… Вся в меня! В твои годы я

А заключенный Горганов, таинственным образом бежавший из колонии, был найден лежащим без сознания в вонючей луже неизвестной консистенции. Говорят, что усилиями врачей колонии он возвращен к жизни и имеет все шансы отбыть свой удвоенный срок в добром здравии.

Говорят, кроме этого, и много чего другого — вроде того, что лунными ночами над городом летают четыре прозрачных силуэта, два больших и два маленьких, или что зэки в колонии имени Карла Либкнехта объявили голодовку под лозунгом «Даешь Гласность! Долой Колдократию!»… Много чего говорят.

Но всего, что говорят, не перескажешь. Даже если приписать к нашей повести четвертую главу.

Автор: Человекус (http://sexytales.org)

У нас также ищут:

трахнул жену при муже и кончил в нее онлайн, Парень ебет большим членом потаскушку, скачать порно трансы ебут мужика, инцест руские мамы, трахнули мужа и жену порно рассказы, хозяин выебал горничную, фистинг полнометражный фильм смотреть онлайн, трах девушки с оргазмом в попу, сын трахнул маму порно бесплатно русское, инцест американской, сын выебал жестко мать, инцест рассказы послушная мама, бабу ебут в 3 хуя, порно гей заставил трахаться, молодые в инцесте, бесплатно японское порно инцест, инцест комиксы мама сын онлайн, стоматит от миньета, инцест отец дочку ролик, фото порно фистинг экстрим, Телка наслаждается грубым анальным сексом, матерные рассказы инцест, телку жестко ебут во все дыры, домашнее видео миньет, бесплатное видео целки, любители инцест смотреть